Пока он находился там, слез никогда не было, только непрекращающееся униженное бормотание: «Гомэн насай, Фурансу-сан, гомэн насай, гомэн насай, гомэн насай», снова и снова, пока эти слова не свели его с ума и он не закричал: «Замолчи, ради Создателя!» Она умолкла. И осталась сидеть на коленях, не поднимая глаз, сложив руки, неподвижная как статуя, и только вздрагивала изредка, как собака, отведавшая кнута.
Ему хотелось извиниться, заключить ее в объятия, любовь его была безмерна, но это не помогло бы ему, лишь заставило бы еще больше потерять лицо, поэтому он просто встал с сердитым видом, оделся и, не произнеся ни слова, покинул их дом. Как только он вышел из Йосивары и перешел мост, он свернул к берегу и стал пинать первую подвернувшуюся рыбацкую лодку и ругаться, пока не обессилел. Потом опустился на холодную гальку, задыхаясь от отчаяния, зная, что она сейчас плачет и так же злится на себя за то, что не исправила его промах более удачно, зная, что завтра они начнут все заново, словно ничего не произошло, но он был уверен, что совсем неглубоко под ее внешней нежностью и заботливостью полнилось огромное озеро ненависти. К нему.
– А почему бы и нет? – пробормотал он.
– Что почему бы и нет, Андре? – спросила Анжелика.
– О! Нет, ничего, я просто забылся.
– Смотрите, вон есть свободная скамья. Мы можем сесть там и поговорить.
Скамья стояла лицом к морю. Пакетбот привлек ее внимание, и она спросила себя, что бы случилось, если бы она решила подняться на борт. Я просто вошла бы в логово львицы раньше, чем это необходимо, подумала она. Не стоит сейчас переживать из-за этого, вообще не стоит переживать – нужно лишь осторожно соскользнуть в мое новое бытие, нащупывая его пределы, и ждать. Из трубы появился шлейф дыма. Пакетбот разводил пары. Лишь несколько баркасов оставалось у трапа.
– Со мной теперь не слишком весело, извините, – сказала она.
– Не могли бы вы дать мне денег?
– У меня их немного. Сколько вам нужно?
– Тысячу гиней.
– Господи, зачем?
Он набрал в грудь побольше воздуха.
– Ее зовут Хинодэ, – произнес он и рассказал ей всю историю о том, как влюбился и как захотел оставить ее только для себя, ни словом не обмолвившись о подлинной причине – своей болезни. – Мне трудно все объяснить, да я и не смогу, конечно, но я не могу жить без этой женщины, и деньги нужны, чтобы купить ее контракт, мне необходимо раздобыть их. Я должен.
– Мне ни за что не найти столько, Андре, – ответила она, искренне шокированная суммой, но тронутая его рассказом. – А как насчет Анри, он, разумеется, мог бы предоставить вам ссуду?
– Он отказал, он отказался выдать мне хоть какой-нибудь аванс в счет моего жалованья. Думаю, ему доставляет удовольствие моя зависимость.
– Может быть, если я поговорю с ним…
– Нет, вы ни в коем случае не должны этого делать, это повредило бы мне хуже всего. – Он посмотрел на нее по-новому. – Когда будет готов ваш брачный контракт, я молю Бога, что это будет скоро, я сделаю все, чтобы это было скоро, я хочу, чтобы вы одолжили мне эти деньги, тысячу гиней.
– Если смогу, я одолжу, одолжу обязательно, Андре.
– Вы не могли бы дать мне немного сейчас? Сотню, эти деньги заставили бы маму-сан оставить меня в покое на неделю – это та самая мама-сан, которая помогла вам, – добавил он, забивая первый гвоздь.
Она оставила это без внимания, хорошо помня о всей той помощи, которую он оказал ей и о которой обещал никогда не упоминать; ее разум устремился вперед к новому выводу: это Хинодэ является для меня дополнительной страховкой.
– Я попрошу у Джейми аванс.
– Есть те деньги, которые сэр Уильям разрешил вам оставить у себя, двести шестьдесят три гинеи, не так ли, из сейфа.
– Да, из них еще кое-что осталось. – Она посмотрела в море, чтобы не видеть его глаз, их тревожаще пристального взгляда, гадая, откуда он узнал о деньгах, а также чтобы спрятать от него то омерзение, которое внушал ей этот новый Андре с его мечущейся под самой поверхностью, обжигающей истерией. Глупо быть таким, неужели он не понимает, что наши судьбы связаны неразрывно? Но с другой стороны, он влюблен, поэтому я могу простить его. – Я отослала часть денег домой.
– Я работаю для вас каждый день с Анри, Анжелика. Подопечная государства, он уверен, что это получится. Анри очень важен для вашего будущего, он и посол станут вашими рыцарями в грядущем поединке, я гарантирую это. Вы поступили мудро, решив остаться здесь и подождать, так безопаснее, лучше, – сказал он, и она вспомнила, как совсем недавно он говорил, что ей жизненно необходимо быть в Гонконге.
Он наблюдал за ней – вуаль не давала ему хорошенько рассмотреть ее лицо, – помня о письменных показаниях за его подписью, которые он положил вместе со своим завещанием в сейф британского посланника, не доверяя Сэратару, на случай, если с ним произойдет какое-нибудь «несчастье». Этот документ рассказывал о любовной связи с убийцей с Токайдо и об аборте – когда и как они осуществили его и уничтожили улики, – а также о смерти этого убийцы. Кроме того, там имелась вторая страница письма, присланного Анжелике отцом много месяцев назад, – он тогда разорвал ее у нее на глазах, но потом склеил – эта самая страница разрушит любой брачный контракт, на какой могла бы согласиться Тесс Струан, когда на нее надавят по-настоящему – всем этим можно будет воспользоваться при необходимости, чтобы подчинить себе Анжелику, его единственный прямой билет к обладанию Хинодэ и безбедному будущему.
Райко и Мэйкин и купля-продажа государственных тайн? Пустые мечты, с горечью сказал он себе. Я выложил им весь план компании, а что получил взамен? Одни обещания и никакого шанса отсрочить свой долг с их помощью.
– Сотня, – сказал он, слишком уставший и злой, чтобы добавить «пожалуйста».
Она по-прежнему смотрела в море.
– Сколько нам придется ждать, пока Тесс начнет действовать?
– Это зависит от того, как Тесс примет известие, или Хоуга, как она поведет себя на похоронах. Она подождет ваши тридцать дней – носите вы его ребенка или нет, – прежде чем примет решение, – рассуждал он безучастным голосом, безжалостно воскрешая в ее памяти прошлое, желая вновь сделать ее зависимой. Она оглянулась на него, радуясь, что ее лицо скрыто под вуалью. Ее глаза показались ему дружелюбными – может быть, испуганными, может быть, нет. – Добавьте десять дней на то, чтобы эта новость попала к ней. Десять на размышление, десять, чтобы прислать ответ. Около двух месяцев, возможно, меньше.